Сказать, что идти в тропических джунглях Южного было тяжело – все равно что ничего не сказать. Заросли окружали подножия исполинских деревьев сплошной непроходимой стеной. Ноги по колено проваливались в пропитанный водой слой прелых листьев и перегноя. С верхних ярусов леса каплями и струйками постоянно лилась вода пополам с насекомыми, тут же прилипавшими к броне в поисках открытой кожи. Облака мелкой мошкары забивались в малейшие щели, наглухо забивая фильтры очистки воздуха, набиваясь в стволы и механизмы оружия. Бойцы то и дело опрыскивали друг друга репеллентом, но уже через пару сотен метров химикаты смывались постоянным дождем и опрыскивание приходилось повторять. Сгнившие мшистые бревна, в которые можно было провалиться сразу по пояс, кишели ядовитыми гадами и змеями, стволы подлеска часто оказывались хищными лианами, при малейшем касании опутывавших жертву сетью ядовито-жгучих побегов толщиной в руку. Кровососущие слизни падали с веток, оставляя за собой ядовитый секрет, который быстро твердел, мешая ресницам системы влагоудаления очищать стекло шлема. Ноги хлюпали от пота в хваленых непромокаемых ботинках с патентованной системой влагоудаления. То и дело раздавались короткие очереди, перемежаемые сочными матюгами. Черные щупальца одно за одним выстреливали из-под земли, захлестывали ноги тугими петлями и тут же начинали выделять едкий желудочный сок, пытаясь переварить жертву. Отстреленные, они долго извивались в сырой траве, облепленные жадными до халявы тысяченожками. Одно такое щупальце на глазах у Сергея затянуло рану и снова ввинтилось в мутную воду. Шипастые многолапые твари, наглея от голода и количества дармовой жратвы, бросались с веток, на лету превращаемые разрывными пулями в дуршлаг. В глазах рябило от напряжения. Приходилось смотреть, куда ставишь ногу сам, куда ставит ногу твой напарник, что за куст торчит рядом с твоей ногой – настоящий или замаскированное щупальце, сколько патронов осталось в магазине, что за очередная желтая метка появилась на радаре, что капает сверху – вода или чей-то пищеварительный сок, способный растворить стекло, что мелькнуло сбоку, почему шевелится трава, что свесилось сверху – кусок лианы или голова змеи и на многое, многое другое. Амуниция давно превратилась в мокрый, забрызганный застывшим древесным соком и ошметками мертвой плоти бесформенный кокон, слабо шевелящийся под сплошным ковром пирующих и подыхающих насекомых. О стандартной тактике продвижения в джунглях – с головными и фланговыми дозорами, на время пришлось забыть. Взвод медленно двигался колонной по одному, выставив впереди себя бойца, проделывавшего проходы двумя виброножами. После того как неизвестная тварь прокусила идущему в авангарде Чистюле армированный ботинок, Кнут изменил тактику. Теперь рядом с передовым бойцом шел КОП. Он выплескивал вперед экономную струю пламени из огнемета, после чего, дождавшись, когда пламя с шипением утихнет на сырых ветвях, боец прорубал пять-шесть метров очередного коридора. Темп марша замедлился до предела. Продвижение затруднял раненый Чистюля. Несмотря на универсальный антидот, впрыснутый ему автодоктором, он не мог идти. Его лихорадило, он то и дело терял сознание. Эвакуация в этой адовой местности была невозможна, Чистюлю по очереди несли на руках. По наводке со спутника взвод шел к холму в нескольких километрах к югу, поросшему невысокими бамбукообразными деревьями, куда можно было попытаться посадить вертолет.
Джунгли оглушительно орали, щебетали, пищали со всех сторон одновременно. Стремительно мелькавшие между стволами то ли птицы, то ли ящерицы, схватывали на лету крупных насекомых или мелких змей, то и дело где-то рядом слышался отчаянный писк заживо перевариваемого лианами зверька. Сгнившее бревно оборачивалось телом огромного многоногого питона, свешивавшего зубастую башку с ветви ближайшего дерева-исполина в десяти метрах над землей. Его туловище судорожно дергалось, разорванное фугасной гранатой, брызги и ошметки плоти тут же подхватывались и растаскивались вездесущими насекомыми, половинки, сокращаясь от боли, расползались по сторонам, чтобы тут же стать добычей колонии муравьев-лиственников, сплошной рекой красных спин захлестывавших еще живого монстра. Страхолюдного вида муравьед, вися на стволе вниз головой, выстреливал в муравьиный поток метровый язык, жмуря от удовольствия свинячие глазки и не замечая изготовившегося к броску полосатого варана. Что-то шевелилось в листьях под корнями кустов. Кто-то гадил сверху, давая новую пищу насекомым и деревьям. Джунглям не было никакого дела до кучки перепуганных и до смерти уставших людей. Они жрали, любили и размножались, чтобы снова быть пожранными. Они были самой жизнью – бурной и вечной.
На коротких привалах самой большой проблемой было сходить по нужде. Любой участок обнаженного тела мгновенно облепляли насекомые, кровососущие, вгрызающиеся в мясо, проникавшие в любые отверстия, откладывавшие яйца, ядовитые и не очень. Приходилось копать яму, выбрав место, где слой сгнившей листвы был потоньше и посуше, предварительно прошив ее очередью на случай наличия подземных обитателей. Затем выжигать ее термитной шашкой, ставить сверху палатку с двойным тропическим клапаном, и вползать туда по-двое. Один боец как можно быстрее делал свое дело, второй старательно прыскал репеллентом, одновременно следя, чтобы в оголенный зад не вцепилась чья-нибудь жадная пасть, вылезшая из-под земли. Забыв на время про маскировку и скрытность продвижения, сержанты отчаянно старались сократить до минимума число потерь, давая бойцам время на акклиматизацию.